Как и многие другие направления постмодернизма, концептуализм выходит за рамки привычного представления об искусстве. Вернее, выходил. Сейчас же подобным вряд ли кого-то можно удивить, но всё же рассказать о течении стоит. И рассказать не в широком смысле слова, а более точечно.
О Москве.
О московском.
О столичном.
О концептуализме.
Для начала нам, конечно, необходимо дать какое-никакое, пусть совсем пространственно пустое, но определение. Концептуализм — это литературно-художественное направление постмодернизма, оформившееся в конце 60-х — начале 70-х годов XX века в Америке и Европе.
Сейчас на себе вы должны были почувствовать сухость языка и замысел автора. Сухость, естественно, не в физическом смысле. Для полноты картины стоило бы добавить куда больше терминов, вчистую скопированных с учебников или википедии, но тогда плохо стало бы не только читателю, но и автору. Последний не хочет последнего.
Что же такое концепция?
Комплекс и система взглядов, идея, точка зрения, способ понимания. Это был разный ряд слов, но у вас не сложилось ощущение семантического НАСЫЩЕНИЯ?
В общем-то, знать надо лишь одно! Концептуализм — он про интеллектуальное познание, а не про эмоциональное. Автор-концептуалист старается обращаться к разумному, а не к чувственному. К последнему он, наоборот, старается не обращаться.
Тут одновременно легко и тяжело согласиться. То есть, первоначальное восприятие будет интеллектуальным, но в дальнейшем оценочность и личный взгляд, пресловутый поиск смысла, настигнут то или иное произведение. Каким бы оно ни было. Назревает закономерный вопрос: равняется ли первоначальное познание последующему восприятию? Или, если проще, имеет ли смысл какое-либо впечатление зрителя после непосредственного осмысления произведения?
Представьте такую ситуацию, что вы находитесь на выставке современного искусства. Перед вами большой проектор, а на нём видео, где мужчина кричит на фоне водопада. Колонки, что стоят за вами, издают мощный рёв — мужчину совсем не слышно. Вернее, стоит сказать, звуки водопада, природы, как раз и являются криком человека. На серой шероховатой стене, где-то справа от вас, прибита белая табличка с чёрными буквами. В ней объясняется смысл данного высказывания.
Цитировать конкретно то, что было в табличке смысла не имеет, но привести в пример кусок интервью Алексея Плуцера-Сарно с Яаном Тоомиком (так, кстати, зовут автора видео, которое я описал выше) несомненно стоит:
Тоомик: «Водопад» – это минималистичная инсталляция. Звук водопада идет через меня. Это видео очень простое, статическое. Я сделал эту работу в 2005 году после того, как на острове Суматра произошло страшное землетрясение и цунами.
Плуцер: Какую роль в этом видео играет звук?
Тоомик: Видео без звука делать трудно. Картинка и звук органично взаимодействуют друг с другом. В этом видео изо рта идет реальный звук водопада. Звук в этом видео – это 50% концепции.
Плуцер: Я бы добавил, что в видео «Водопад» звук является смыслообразующим. Здесь видео — это форма, а звук — это смысл. Водопад нем, а художник открывает рот и исторгает из себя рев водопада. Здесь художник — глагол природы, ее речь и, одновременно, тело природы. Утрата дара человеческой речи оборачивается обретением языка природы. И таким образом ты производишь полное переозначивание отношений «человек-природа», их новую символизацию.
Тоомик: Точно. Ты говоришь как семиотик. Звук в видео или фильме — очень важная вещь. Можно, конечно, делать видео специально без звука, но тогда должна быть какая-то другая концепция. Звук в видео для меня — это естественная вещь.
Тоомика сравнивают с московскими акционистами 90-х (из интересных акций, например, «Первая перчатка» 95-го или «Не верь глазам» двухтысячного), но это уже совсем другая тема. Всё ещё МОСКОВСКАЯ (а он эстонец, кстати), но уже не наша.
Здесь стоит заметить, что если углубиться в тему, почитать того же Бодрийяра или Барта (вставьте шутку), то идея современного искусства станет блеклой на фоне тех чувств, которые проснутся у зрителя. Когда человек видит за картиной личность творца, его намерения и прочее-прочее, то становится невыносимо гадко на душе. Скульптуры глины, различного рода перформансы и инсталляции, как в том анекдоте — со временем приходит понимание природы данных явлений и высказываний. От такого, конечно, становится больно и тоскливо.
Впрочем, о капитализме, заговоре искусства и остальных дуростях мы поговорим в другой раз. О концептуализме В ЦЕЛОМ хочется сказать ещё несколько предложений. Например, ЧЕТЫРЕ. Можете даже сами подсчитать.
- Перед воротами жанра стоял француз Марсель Дюшан с «ready-made» техникой, которая перемещает вещи из бытовой сферы в художественную, открывая их с другой стороны.
- Композиция (не музыкальная) Джозефа Кошута «Один и три стула» стала классическим образцом концептуализма.
- Состояла из: стула, фотографии стула, описания стула.
- Цитата Уилла Гомприца из книги «Непонятное искусство»: «Позиция Дюшана заключалась в следующем: если художник, сознавая контексты и смыслы, объявил свою работу произведением искусства, то так оно и есть. Он понимал: это предложение при всей своей простоте и доступности способно совершить революцию в художественном мире, как только оно обретет популярность и станет общепризнанным».
Кстати, после вот этих занимательных фактов сложно сказать ложны ли слова, что сказаны выше. Предложения четыре, но вроде и пять. Но как бы и четыре.
Оставим концептуализм общий, размышления о предложениях и перейдём к столичному, московскому. Самому интересному, если позволите.
Два лида (условная «шапка» статьи, аннотация) в одном тексте это слишком много, не находите? Но надо как-то подвести мысль. Надо как-то заинтересовать вас. Хотя, полагаю, заголовок уже (здесь восклицательно, с акцентом на слове «уже») вызывает вопросы. Как Слава КПСС связан с концептуалистами и почему роман со сценой секса Хрущёва и Сталина тоже относится к тому самому течению?
Интрига (надеюсь) создана. И сейчас она рухнет, все ожидания испарятся, наступит, вероятно, разочарование.
Слава КПСС просто перечитал стихотворения Дмитрия Александровича Пригова под бит, сдобрив их эдлибами и восклицанием «концептуалисты тут». Трек называется «Молодой Пригов». Возможно, не трек, а композиция (музыкальная).
Кстати, вот текст:
[Интро]
Эйй, я, я, я
Эй, эй, концептуалисты тут, эй, эй
[Хук]
Молодой Пригов (у), молодой Пригов (эй)
Молодой Пригов (у), молодой Пригов (эй)
Молодой Пригов (у), молодой Пригов (эй)
Молодой Пригов (эй), молодой Пригов
[Припев]
Только вымоешь посуду, глядь — уж новая лежит
Уж какая тут свобода? Тут до старости б дожить
Правда, можно и не мыть, да вот тут приходят разные
Говорят: «Посуда грязная». (по-су-да!)
Только вымоешь посуду, глядь — уж новая лежит
Уж какая тут свобода? Тут до старости б дожить
Правда, можно и не мыть, да вот тут приходят разные
Где уж тут свободе быть?
[Куплет]
Я всю жизнь свою провел (а) в мытье посуды (а)
И в сложении возвышенных стихов (а)
Мудрость жизненная вся моя отсюда (а)
От того и нрав мой твёрд и не суров (а)
Вот течёт вода, её я постигаю (постигаю)
За окном внизу народ и власть (власть)
Что не нравится, я просто отменяю
А что нравится, оно вокруг и есть (эй)
Вот я курицу зажарю, жаловаться — грех
Да ведь я ведь и не жалюсь, что я, что ли, лучше всех?
Даже совестно, нет силы, вот поди ж ты-на
Курицу сгубила на меня моя страна
Вот устроил постирушку один бедный господин
В своей воле господин, в общем-то, судьбы игрушка
Волю всю собравши в бок, он стирать себя заставил
Все дела свои оставил, завтра, может быть, помрёт
Если, скажем, есть продукты, то чего-то нет другого
Если, скажем, есть другое, то тогда продуктов нет
Если ж нету ничего — ни продуктов, ни другого —
Всё равно чего-то есть, ведь живём же, рассуждаем
[Припев]
Только вымоешь посуду, глядь — уж новая лежит
Уж какая тут свобода? Тут до старости б дожить
Правда, можно и не мыть, да вот тут приходят разные
Говорят: «Посудка грязная»
Только вымоешь посуду, глядь — уж новая лежит
Уж какая тут свобода? Тут до старости б дожить
Правда, можно и не мыть, да вот тут приходят разные
Где уж тут свободе быть?
[Хук]
Молодой Пригов (у), молодой Пригов (эй)
Молодой Пригов (у), молодой Пригов (эй)
Молодой Пригов (у), молодой Пригов (эй)
Молодой Пригов (у), молодой Пригов (у)
Данным ходом автор (я/мы) закрывает необходимость цитировать самого Пригова и подвязывать к поэзии творчество русского репера. Надеюсь, что это не было грубым или неуважительным отношением в адрес Дмитрия Александровича и Вячеслава Валерьевича.
Эх.
Всё-таки не могу не процитировать ещё одно произведение Пригова.
Всех тех, что есть в треке, недостаточно. Оно очень. Вот прям очень. Полагаю, что не могу, как автор, давать свою личную оценку тому или иному произведению. Хотя, вы всё-таки можете подловить меня на противоречии. Я дал личную оценку тому искусству, которое сейчас популярно. Извините. Далее по тексту дам оценку ещё и творчеству Сорокина. Ещё раз извините. Ладно, цитирую Пригова:
В дороге от метро Беляево
Автобусом до остановки Свет
Меня вдруг мыслью осенило
Что вот на свете счастья нет
А что случилось-то? — ведь было
И видимой причины нет
Возможно, что виной Беляево
Возможно — остановка Свет
Как вы могли заметить, концептуальное искусство — это не только про живопись, инсталляции и перформансы. Не зря о них было упомянуто именно в общей характеристике течения, ибо в области московского больше всего впечатляет литературоцентричная ветвь (не аналитическая!). Борис Гройс ласково назвал эту ветвь «московским романтическим концептуализмом». По заголовку статьи своего же авторства. Кстати, стоит поговорить об этой статье, привести несколько цитат. В идеале, если ДАЖЕ ЧУТЬ-ЧУТЬ интересно, стоит прочитать ЕЁ самостоятельно и целиком.
Когда границы искусства расширили в угоду этому самому искусству, зритель начал негодовать.
Художников это подстегнуло и убедило, что они на правильном пути. Но немногим позже, когда брюзжание в общественных массах прекратилось, на языке автора оказался тот самый привкус кризиса. Ибо если любой предмет можно превратить в произведение искусства, а самим процессом превращения руководит художник, то не становится ли автор в положение, где его индивидуальность находится под сомнением.
Борис Гройс пишет следующее: «Для разрешения этого противоречия естественно было обратиться к вопросу о функционировании произведения искусства в отличие от функционирования предметов иного рода. Понятно, что если искусство обладает какой-то истиной, то она должна выявиться именно здесь. Но это и значит, как сказал бы Гегель, что Искусство приходит здесь к своему понятию, т. е. становится «концептуальным». Правда, сам Гегель полагал, что при достижении Абсолютного Духа, т. е. сферы понятия (или «концепта»), искусство исчезнет, будучи само по себе раскрытием непосредственного. Но если искусство сохранилось, перестав быть непосредственным, то только естественно, что оно стало «концептом». Правда, вновь возникает вопрос: а куда же делось непосредственное? Неужели с ним покончено навсегда? Я думаю, что едва ли это так, но обсуждать в рамках данной статьи этот вопрос не представляется возможным».
И следом ещё одно: «Из сказанного ясно, однако, что по самой своей природе концептуальное искусство должно быть совершенно прозрачным, т. е. оно должно содержать в себе новые критерии своего существования как искусства. Оно не должно подразумевать никакой непосредственности. В сознании зрителя проект такого искусства должен быть настолько ясен, чтобы он мог повторить его, как повторяют научный эксперимент: не всегда для этого бывают знания и аппаратура, но в принципе это возможно всегда. Произведение концептуального искусства должно содержать в себе и представлять зрителю эксплицитные предпосылки и принципы своего порождения и своего восприятия.
Следует сказать, что такая возможность дается произведению искусства постольку, поскольку оно ассимилирует возможности критики. Уже довольно давно было замечено, что произведения современного искусства «непонятны» без ориентирующего воздействия критики. Это означает, что критика потеряла свою исходную роль быть мета-языком и взяла на себя часть функций собственно языка искусства. Концептуальное искусство берет сейчас эти функции назад».
Если сводить концептуальное искусство к чему-то простому, более понятному рядовому зрителю или читателю, то, как и было сказано выше, правящей темой является идея.
То есть, если мы говорим об эксплицитных предпосылках и принципах порождения, то сводим всё к банальной предыстории того или иного произведения — к его бэкграунду, если уж на то пошло.
В этом месте текста очень удачной, кажется, будет возможность упомянуть Владимира Сорокина (особенно после того, как вы увидели его фотографию). Он очень яркий пример, поскольку концептуалисты, В ТОМ ЧИСЛЕ, обращаются к особенностям речи, речевым практикам и далее. Не одними стихограммами Пригова едины. Кстати, вот СТИХОГРАММА!
Сперва обратимся к роману «Очередь». По факту сборник различных СЛУЧАЙНЫХ диалогов людей (ни одного описания), что стоят перед магазином. Показывается временной, исторический контекст, и различия в речи у разных людей. По факту, «Очередь» — это большое лингвистическое исследование, где бесконечная вереница людей образует ЯЗЫК. «Очередь» — это текст, в котором читатель никогда не поймёт за какой вещью стоят все эти люди — каждый её описывает по-своему и чёткая, общая форма не складывается. Внешне «Очередь» похожа на внутреннюю очередь.
Много повторений одного слова было, но так надо. Честно. Я приведу случайный пример из «Очереди»:
— Кис, кис… иди сюда…
— Слушай, гони ее к черту, облезлую эту !
— Ленок, масляный блинок…
— Ты все хулиганишь. Проколю насквозь. Оп!
— Ой, больно… Ой! Ленка! Не хулигань, он же острый…
— Умри, презренный… на… на… оп !
— Ленка ! Щас сломаю !
— Хоп… хоп !
— Дай сюда… вот так…
— Ой… больно ! Что ты ! Мамочка !
— От-дай… от-дай…
— Караул… ой ! Мама !
Всё в таком порядке и шло. Картина складывается сама собой, поэтому описания были бы лишними. Настолько широка наша речь!
Или возьмём, например, пятую часть романа «Норма». А именно «письма к Мартину Алексеевичу». Эпистолярная форма повествования от лица безымянного старика-ветерана к родственнику, профессору Мартину Алексеевичу. Старичок пишет письма, благожелательно и вежливо рассказывает о садовых работах, о ремонте и так далее. Постепенно в письма вплетается конфликт и классовая ненависть по отношению к профессору, где деревенский житель ненавидит интеллигенцию. Каждое новое сообщение становится более грубым и бессвязным. Самые последние письма показывают расщепление (разрушение) языка на бессмысленные слоги — «я водо мага ега тадо лата вода». Затем появляются ещё более хаотические строки из случайных букв и, наконец, целые страницы, заполненные одной повторяющейся буквой «а».
Выделяя только пятую часть, можно предположить, что остальные внимания не заслуживают, но это совсем не так. Переделанные лозунги, стихи, Дюшан, поедание «нормы» и многое другое — бесконечно ВЕСЁЛЫЙ (местами удручающий) роман.
В заголовке было сказано про секс политических лидеров, что имело место в «Голубом Сале» того же Сорокина. Но об этой сцене я специально ни скажу и слова.
В этом романе нас интересуют литературные практики самого автора. Он специально копирует Достоевского, Толстого, создаёт их клоны и подписывает, мол, один удался на столько-то процентов, а другой чуть хуже — на столько-то. То есть, помимо создания образов персонажей известных писателей, он копирует именно их стиль. ИНАЧЕ ГОВОРЯ, работает с их типами речи, как с материалом!
За всё это можно любить Сорокина, за всё это можно любить и сам концептуализм. Если снять налёт серьёзности со своего лица и взглянуть на течение с другой стороны, то можно открыть довольно забавное и интересное направление. Пусть они говорят про интеллектуальное познание — да, оно никуда не девается. Возможно, оно первостепенно. Но эмоциональное, чувственное восприятие так же остаётся и просто не может быть заглушено голосом разума. Эти произведения (НЕКОТОРЫЕ) менее самостоятельны, нежели какая-то классика. Здесь стоит понимать контекст времени и опираться на него. Однако удивительным и пугающим остаётся то, как Сорокин впитывая прошлое и настоящее, угадывает наше будущее.
Подводя итоги, сказать больше нечего. Вернее, концептуализм (московский), конечно, это не только Гройс, Пригов и Сорокин, но именно эти авторы (пусть и самые известные, вероятно) являются некими отправными точками в углублённое изучение течения. С них стоит начинать, на них можно и закончить. Поймите правильно, я не говорю, что ими нужно ограничиться — нет. Существуют и другие, столь же интересные авторы. Но именно эти фамилии, наверное, как и в случае с некоторыми видеоиграми (обратите внимание, как ловко приплёл) подходят под фразу «easy to learn, hard to master». То есть, с них легко начинать, но, чтобы полностью понять их творчество и концептуализм в целом, — необходимо приложить усилия.
Материал подготовил Любомир Сурков